Знаете то чувство, когда встречаешь кого-то по-настоящему уникального? Когда состав вашей ДНК меняется безвозвратно просто от того, что вы провели немного времени с этим человеком, попивая кофе и обсуждая вечные вопросы жизни? Сегодня моим личным героем стал Себастьян Коуплэнд, землепроходец, укротитель волн, человек благородного сердца и гибкого разума. И, должен сказать, крайне очаровательный мужчина.
Причиной, по которой мне удалось встретиться и поговорить с ним, стало открытие его личной выставки «Чистая Арктика», состоящей из 50-ти крупноформатных работ в Центре Фотографии имени Братьев Люмьер в Москве. 
Мы встретились в замоскворечье, прямо напротив Кремлёвской набережной, в отеле «Балчуг», в котором Себастьян и остановился. Это была прохладная и умиротворённая суббота, чуть после полудня, так что я не успел ещё выпить свой утренний кофе. Зайдя в кафе отеля, я увидел Себастьяна сидящим за столиком и беседующим со своими гостями. Он меня заметил и поприветствовал небольшим кивком. Я понял, что им нужно было ещё немного времени, сел за столик неподалёку и заказал американо. Скоро гости ушли, и я пересел к нему. Мы были единственными посетителями в кафе, и у меня возникло приятное предчувствие, что мы придём к довольно интересным темам, ведь атмосфера располагала к откровенности.

— Что пьёшь?
— Чай.
— О, с молоком? Классика! (Себастьян усмехнулся)
— Себастьян, спасибо тебе за эту встречу, и за всё, что ты делаешь. Ты не против, если наше интервью не будет таким уж официальным?!
— Да, конечно.
— Первый вопрос от моей матери (мамы), можно?!
— Ого! Давай!
— Итак, она спрашивает: когда ты думаешь о своих родителях, как о личностях, как о ярких индивидуальностях, какие самые вдохновляющие черты их характеров тебе представляются? Что в них наиболее уникально и интересно для тебя?
— Знаешь, это довольно просто. С моей матерью это сострадание. А с отцом — этическая дисциплина, рабочая этика.
— Он руководитель?
— Да, дирижёр оркестра.
— Вы много времени проводили вместе, когда ты был маленьким?
— Вообще, нет. Не так много, как мне бы хотелось. (смеётся) Но знаешь, мы уровновесили это в другом. Мой отец был очень занятым, к тому же родители разошлись, когда я был ребёнком, так что я рос с мамой, по большей части. Ну, то есть, с отцом я тоже виделся, разумеется, и сейчас мы с ним очень близки.
— А чем мама занималась?
— Она была в рекламном деле.
— А, так вот как ты туда попал?
— Совершенно точно. С её стороны было влияние: она была рекламным руководителем, так что…
— А домашние животные у тебя в детстве были? Собака или кот?
— О да, ещё как были! (улыбается)
— Поэтому ты вырос таким развитым с точки зрения эмпатии?
— Совершенно точно. Это оказывает очень большое влияние, я думаю. И да, у нас была собака, были кошки, у меня были морские свинки, кролики, птицы, золотые рыбки, знаешь, в общем… у нас была ферма.
— Это наложило отпечаток на то, что ты делаешь теперь?
— Я думаю да. Знаешь, очень хороший вопрос! Потому что у меня две маленькие дочери, одной годик, другой три…
— Да-а, я видел фотографии, они ангелочки.
— О, да, правда!.. И вот, у нас есть собака, собаке четырнадцать лет…
— Четырнадцать?! Здорово!
— Да, и знаешь, мои дети обожают собаку, у них настоящий любовный роман с ней! Вот посмотри.

Себастьян показывает мне парочку фотографий своей дочки и их собаки, сопящих бок о бок.

— И другая точно такая же!
— Они похожи на сестёр.
— Так и есть! Ты сделал очень точное замечание. Я считаю свою собаку своим ребёнком.
— Членом семьи.
— Абсолютно. Равной в большинстве отношений. Жизнь моей собаки для меня так же важна, как жизни моих детей. Я не могу их разделить, и любовь, которую я испытваю к ней… Понимаешь, ведь она мой спутник уже четырнадцать лет, а до этого, у меня была другая, целых шестнадцать лет, и ты знаешь…

Я и знал, и понимал. У меня у самого было два пса на протяжении пятнадцати с половиной лет. И вот так искренне говорить с кем-то о таких близких вещах дорогого стоит.

— Ты их когда-нибудь берёшь с собой в поездки?
— Вообще, нет. Знаешь, собаки должны быть специально сложены для таких условий физически.
— Это да, но я имел в виду более спокойные поездки, в Мексику или Францую, например.
— А-а, даааа, они поездили! (смеётся) У них большой опыт путешествий, и они часто летают.
— Ешё вопрос о твоем папе. Вы с ним сейчас поддерживаете отношения?
— Очень даже.
— Ты посещаешь его концерты?
— Так точно.
— Ух ты. Кстати, ты когда-нибудь слышал об Амоне Тобине?
— Конечно. Я люблю электронную и хаус музыку. Я люблю все разновидности, но особенно большой фанат хауса. Я был диджеем некоторое время, кстати, и да, Амон Тобин великолепен.

Бинго! Дело в том, что я считаю Амона Тобина одним величайших и наиболее инновационных музыкантов и художников нашего времени, и он сильно повлиял на меня. Так освежает, наконец, поговорить с кем-то, кто тебя в этом плане понимает, или, как минимум, имеет представление о том, кто такой Амон Тобин.

— Ты когда-нибудь общался с ним лично?
— Нет, но я был на его концертах, точнее, был в пространствах, где он играл. Я ездил на Burning Man много раз, и Амон Тобин там тоже был. (Burning man, в пер.с англ. Горящий Человек — крупнейший ежегодный фестиваль радикальной культуры самовыражения и осознаннасти, проходит в пустыне штата Невада, прим. Es)
— Что ты думаешь о Burning Man? Полезен ли этот феномен для планеты? Изменит ли это то, как люди думают об окружающей среде? Может, с перспективы художника?
— Думаю, не повредит точно. Я считаю, он следует в верном направлении: у фестиваля философия «ноль отходов», так что он занимает достойное место в нашей культуре, по крайней мере для тех, кто достаточно привилегирован, чтобы его посетить. И в этом отношении я не думаю в рамках «может ли это помочь планете», потому что это кажется очень амбициозной целью для фестиваля в пустыне, но, в тоже время, было бы несправедливо не сказать…
— Но совершенно точно складывается ощущение, что они довольно влиятельны.
— Да, ну то есть, Сергей Брин, который один из ваших, и Ларри Пэйдж, оба они продолжают на него ездить из года в год, а учитывая, что они во главе одной из влиятельнейших компаний в мире, и их культурная политика внутри компании отражает многие принципы, которые стоят за Burning Man, то это и есть влияние на общество. И то же с Эриком Шмидтом, председателем Google, который получил эту позицию отчасти именно из-за того, что в его резюме было написано, что он ездил на Burning Man, и Пэйдж с Брином это увидели, и посчитали, что это круто. Так что с этой точки зрения это интересно.

Разговор немного притормозил, тема повисла в воздухе, и я понял, что нам не помешает небольшая пауза. Мы сделали по глотку из своих чашек: Себастьян — чая с молоком, я — чёрного кофе. Чертовски приличный кофе, должен сказать.

— Ты кофе тоже любишь?
— Больше чай.
— Почему? Из-за того, что ты британец?!
— Это британская традиция, да. (оба смеёмся)
— Твоё здоровье!
— О да. (задорно чокаемся кружками)
— Ну, хорошо. У меня есть ещё вопросы. Путешествия, которые ты совершаешь по Антарктике, Арктике или Гренландии — они ведь часто очень экстремальны, люди постоянно гибли во время таких экспедиций в 19-м-20-м веках. Возможно ли в ближайшем будущем организовать какие-то более безопасные способы туда добираться и там обосноваться? Может, благодаря каким-то новым видам транспорта можно получить более простой доступ к этим областям.
— Да, это уже происходит. В Антарктике, во всяком случае, уже есть транспортные средства. Дороги от береговой линии к станции на Южном Полюсе довольно хорошо протоптаны и изъезжены транспортом: туда поставляют снабжение.
— Ты сыграл в этом какую-то роль?
— Я лично? Нет, нет. У меня нет ни малейшего желания быть внутри машины в Антарктике.
— Нет, я имел ввиду твои исследования, маршруты, которые ты проложил; они ведь наверняка предоставили какую-то информацию, разве нет?
— Ты знаешь, с точки зрения исследования, Антарктика это просто один бескрайний участок белого льда, несмотря на то, что она имеет много уровней высоты; не так уж и много визуальной информации можно предоставить. Я приношу учёным отчёты о состояни льда и информацию о преобладании определённых ветров.

— Ты берёшь какие-нибудь пробы породы, когда ты там?
— Нет, не беру. Подобное оборудование было бы слишком тяжелым для меня. Но я снимаю и фотографирую в специальных зонах, измеряю размеры и формы, созданные ветрами Антарктики. А что до маршрутов и дорог, то, как только взбираешься на ледник и оказываешься на плато Антарктики, особых расселин уже и нет, местность довольно понятна и предсказуема, и никакой информации, кроме «хэй, я только что соединил это место и вон то, так что вот вам новый маршрут» почти и не нет.
— А эти маршруты быстро меняются? Могут ли люди пройти тем же путём, которым шёл ты?
— Конечно.
— То есть они надёжны.
— По моим следам в Антарктике уже прошли две группы, с тех пор, как я там был. Приятно то, что каждый раз, когда кто-то совершает туда поход, упоминается, что этот маршрут был впервые проделан моей экспедицией. Штука в том, что в этом мире становится всё труднее и труднее найти новые места для исследования. Мир сжимается: мы путешествуем всё дальше, и остаётся совсем мало мест, куда мы не ездили. Знаешь, трудно находить точки на карте, где не ступала ещё ничья нога.

Картины космических исследований начали проносится перед моим внутренним взором. Завораживающее зрелище! Но для того, чтобы это стало возможным, человеческой цивилизации нужно объединиться в один цельный и постоянно развивающийся организм, действующий в своих лучших интересах. Настало время для обсуждения весомых проблем.

— Каким ты видишь способ объединить мир под эгидой одного государства? Ты вообще можешь себе это представить случившимся в XXI веке?
— Одно глобальное государство, ты имеешь ввиду?
— Да.
— Нет, я не думаю, что это когда-либо произойдёт, ни в течение моей жизни, ни при жизни кого-то из моих детей.
— Ты считаешь, это абсолютной утопией, или в один далёкий день может такое случиться?
— Мне думается, это абсолютно утопично. Человеческая натура — да в общем, и не человеческая тоже: это животный инстинкт — всё разделять на составляющие, расставлять по полочкам. Ты не сможешь сохранить в поле своего зрения и влияния расширенные территории, потому как просто не сможешь их контролировать, а сущность хищников, к которым относятся и люди, в том, чтобы захватывать и покорять.
— Тогда как насчёт покорения новых миров, если сможем найти планеты, пригодные для жизни? Станет ли это достаточно весомой причиной для объединения? Собраться вместе и работать?
— Ох, ну знаешь, всегда будут учитываться экономические силы. Например, тот, кто финансирует миссию на другую планету, сочтёт открытие этой планеты, и контроль над её будущей популяцией, в рамках своей юрисдикции. Такое мы можем наблюдать не только со львами, но и с муравьями, и с людьми.
— Но у нас есть уникальный инструмент — человеческий язык.
— Да, и их множество!.. Сотни языков и тысячи смешанных и производных языков.
— Но у нас уже есть английский язык, являющийся интернациональным, и как раз тем самым инструментом, который поможет планете объединиться и собрать своё дерьмо в кулак…
— Да, это официальный язык, но я думаю, что разнообразие это не проблема, разнообразие это хорошо. Гомогенизировать всё и вся было бы ограничением человеческого потенциала. Важно соблюдать…
— Баланс.
— Абсолютно. Думаю, это правильная вещь — находить общие черты и строить мосты над нашими различиями. Но важно сохранить и наше культурное наследие, наши исторические корни, иначе мировые культуры останутся на задворках истории. Смотри, мне кажется, мир потихоньку находит способы перешагнуть собственные различия, и средства коммуникации для этого и существуют. На самом деле, я очень оптимистично настроен насчёт природы конфликтов в будущем, потому что точно знаю, что конфликты на религиозной почве…
— Канут в лету.
— Именно, без сомнений.
— То есть человечество взрослеет, но медленно?
— Да. И есть ещё одна проблема, это ресурсы. И это ещё один источник конфликта, разумеется. И проблема эта будет с нами и дальше. И всегда будут группы, которые попытаются извлечь выгоду из нехватки ресурсов в целях содействия конфликтам на религиозной или этнической почве. Но будущее человечества будет становиться всё более и более гармоничным. Точно так же, как Европа объединилась в ЕС, так же, как большая часть Южной Америки имеет общность языка и культурно ощущает себя, практически, одним целым, и так же, как Азия согласовывается и обретает гармонию. И во всех этих системах, конечно, будет место диссидентам.

— И так будет всегда?
— Абсолютно. Всегда кто-нибудь да будет. Но можно проследить, что общее направление — это стабилизироваться и обретать гармонию… Мы сейчас живём в удивительное время перемен, перехода, а переход всегда генерирует страх. И страх может быть использован для продвижения таких идей, как национализм и ксенофобия. Если нам удастся использовать технологии и позволить им реализовать свой потенциал, не обгоняя, при этом, само человечество, то это позволит нам выжить на этой планете, благодаря возобновляемым источникам энергии и всему прочему. Но искусcтвенный интеллект имеет и потенциал к тому, чтобы стереть человечество с лица земли. Так что это и риск тоже.
— Кстати говоря, я чувствую, что приоритетом сейчас является, даже не сама технология, сколько знание о технологии и доступ к ней. Наши общие знания, которыми мы обладаем, как человечество в целом, должны распределяться более свободно и беспрепятственно, ведь существует множество областей, целых стран, которые не имеют подобного доступа к информации. Что нам делать в этих ситуациях?
— Я думаю, что доступ к знанию выравняется сам собой. Ты знаешь, что такое закон Мура? Это экспонециальный рост вещей. Так вот, я думаю, что люди по определению будут получать всё больше и больше доступа к информации и технологиям.
— То есть они преодолеют все границы?
— По большей части, да. Теоретически это именно то, куда мы направляемся. И разумеется, всегда будут фракции, пытающиеся контролировать эту информацию.
— Северная Корея или какие-нибудь страны в Африке, ты имеешь в виду?
— Ну да. Знаешь, Северная Корея, конечно, представляет определённый тип проблемы в настоящее время, но честно говоря, Северная Корея это динозавр.
— Пожалуй, но я, в некоторой степени, опасаюсь за народ, который там живёт…
— И я тоже. Но я имею ввиду не народ Северной Кореи, — люди есть люди, и люди там такие же замечательные, как люди России или Британии, — я говорю о том, что тот тип режима, который сейчас там царит, будет оставлен в истории, потому что этот уровень антагонизма, эскалация насилия как политической философии, не являются устойчивыми в мире, в котором мы живем. Маленькие группы могут поддерживать подобный уровень противостояния, но большие, как правило, гомогенизируются в какую-то общую философию.

Что ж, думаю, достаточно, будем решать глобальные проблемы по одной за раз.

— А что ты делаешь, чтобы расслабиться и забыть обо всех мировых проблемах, хотя бы на время? Учитывая, как ты активен и всё время что-то делаешь, будь то общее благо или благополучие своей семьи. В чём находишь свою медитацию, свою внутренний дворец?
— Ты знаешь, я ничего так не люблю, как просто быть на океане.
— На океане?
— Да. Я океанический человек.
— Ух ты. Тёплый океан, или не обязательно?
— (смеётся) Ну, если есть возможность выбрать, я бы предпочёл относительно тёплый, но это не обязательно должны быть тропики. Я не в восторге от плавания по холодным морям, но я моряк, так что главное, чтобы я был в лодке. Или на виндсёрфе. Я люблю виндсёрфинг. Так что, при любой возможности, я хожу под парусом, на лодке или виндсёрфере.
— Ты один этим занимаешься или с друзьями?
— В основном, один. У меня есть парусное судно, и когда я плыву под парусом, мне нужен хотя бы ещё один партнёр. Но виндсёрфинг, это я делаю один. Я ещё и сёрфингом занимаюсь, и плаваю. По сути, всё, что так или иначе связано с океаном, я люблю. Это мой источник, это то, где я чувствую себя наиболее счастливым.
— Здорово. А теперь один из самых, наверное, важных вопросов: что каждый из нас может сделать, чтобы помочь остановить глобальное потепление?
— Здесь три движущих силы: люди, избранные должностные лица и бизнес-лидеры. Это как если бы все трое из этих групп были связаны цепью на ногах, и ты можешь двигаться только так быстро, как самый медленный из них. Но идея в том, чтобы постоянно двигать эту историю вперед. А любопытство, на мой взгляд, всегда лучший двигатель.
— Это совершенный инструмент.
— Абсолютно верно. Потому что это способствует открытиям и развитию. Теперь уже неопровержимо, что нам нужно преобразовать наш образ жизни и адаптировать его к новым вызовам, а также признать, что для того, чтобы выжить, нам необходимо научиться жить в гармонии с нашей экосистемой. Жить в этом иллюзорном разрыве, который отделил нас от естественной среды и поставил в положение полного отстранения от мира, который нас окружае очень вредно. С течением времени мы всё больше и больше живём в городах, что является данностью XXI века, и к 2050 году нас, живущих в черте города, будет уже 6.5 миллиардов. А города — это искусственные барьеры от окружающего мира, от природы, от правящих сил на этой планете. И абсолютное большинство из того, что мы делаем для обеспечения определённого уровень комфорта и качества жизни, идёт вразрез с теми системами, от которых зависит наша способность здесь выжить. Значит, нам нужно согласовать эти две прерогативы — выживание и качество жизни. И вот для этого нам нужны и политики, и бизнес-лидеры, чтобы создавать устойчивые решения, которые дали бы нам жизнь с нулевым уровнем отходов. А чтобы они могли это сделать, нам нужно их к этому вести и выражать наше желание в том, чтобы это произошло. И именно так мы голосуем нашими покупками, нашим любопытством и нашими исследованиями, то есть тем, что нас интересует. Каждый раз, когда мы исследуем информацию про электрический транспорт онлайн, это активирует алгоритмы, которые отправляют сообщения в бизнес-коммьюнити, давая понять, что мы заинтересованы, что общество потребления интересуется этим. Поддерживая нашими покупками, мелкими ли, крупными ли, например, электрический транспорт, …
— Кстати, а у тебя он есть?
— У меня был гибрид, то есть полу-электрический автомобиль, но я его продал, и сейчас у меня нет личного транспорта, потому что я только переехал из Лос Анджелеса в Мюнхен. Но я собираюсь приобрести гибридный или электрический автомобиль.
— Где же ты в этот раз найдёшь себе океан или море? Во Франции?
— Где? Ну да, у меня есть домик на острове во Франции, так что буду плавать туда. Я провёл месяц там этим летом, и это было здорово. Я, как правило, не провожу там много времени, но теперь у меня две маленькие девчонки, так что есть хорошее оправдание. Я могу сказать, что это всё ради них, но на самом деле это для меня.
— Вполне приличное оправдание.
— Да. К тому же, я собираюсь в ноябре в Лос Анджелес, недель на шесть, так что там я буду рядом с океаном. А вот после этого, конечно, надо будет что-то придумать. Мне нужен океан. Так что, решение найдётся.
— Что бы ты хотел пожелать нашим читателям?
— Оставайтесь любопытными! Будьте любознательными. И путешествуйте, если можете.
— Спасибо тебе, Себастьян.
— Это было в удовольствие!
— Да, правда! Можно я тебя обниму?
— Конечно! (смеётся) Давай обнимемся! Передай маме, что она вырастила замечательного сына.
— Спасибо!

И тут из следующего вопроса Себастьяна сама собой возникла незапланированная тема.

— А где ты научился так прилично говорить по-английски?
— Если честно, сам. Я очень нервничал перед разговором с тобой: у меня мало практики в последнее время. А так я смотрю фильмы, погружаюсь в английскую культуру — лучший способ изучать язык! Много читаю. Шекспир, Джек Лондон…
— Лондон? Ты читал Джека Лондона?
— Я его обожаю!
— Вот это да! Ты читал Мартина Идена?
— Я читаю его сейчас.
— Одна из моих самых любимых книг в жизни.
— Правда?!
— Да-да. Я не читал её с тех пор, как был подростком, но я прочёл её дважды в юношестве. Знаешь, он ведь был первым американским социалистическим писателем. А Мартин Иден это своего рода такой большой социалист, ведь это о классовом неравенстве, и это великолепная книга.
— Джек Лондон он общемировой.
— Да, я его очень люблю. В конечном итоге я стал полярным исследователем именно благодаря ему.
— Ух ты!
— Да-да, знаешь, «Белык Клык», «Зов Предков» и другие… Эти книги сильно на меня повлияли. Я их читал, когда мне было двенадцать, я жил этим вымышленным миром, который он создал. Время, что он провёл в Аляске и на Канадском Севере… И тогда Мартин Иден действительно определил даже мои политические взгляды.
— Я точно буду читать его вечером…
— Да. Ещё книга, которую советую прочитать это «Нарцисс и Златоуст» Германа Гессе.
— Я слышал о ней.
— Стоит прочесть. Это ещё одна основополагающая книга. Знаешь, это путешествие сквозь жизнь. Эволюция юноши через взросление. Это о молодом парне, который вырастает в монастыре и решает его покинуть. И вот он всю свою жизнь путешествует по миру, но в конце жизни вдруг находит себя вернувшимся в тот самый монастырь. И это говорит о многом…
— Это завершённый круг.
— Да. Прекрасная книга.
— Я прочитаю, спасибо. А скажи, пожалуйста, какие у тебя впечатления от твоей выставки в Галерее Люмьер?
— Это высший класс. Золотой стандарт, всё как надо.
— Правда?
— Да. Эти ребята проделали великолепную работу, и, думаю, получилась изумительная демонстрация. Мне просто повезло туда вовремя заявиться! (смеётся)
— Спасибо, Себастьян, счастливо тебе, мой друг!
— Береги себя!

Он ушёл. А я пошёл расплачиваться за свой кофе и рассказывать прекрасной Мари, девушке-официантке, про моего героя. Тем же вечром Себастьян дал восхитительную презентацию в Центре Фотографии Братьев Люмьер. И да, он-таки познакомился с моей мамой.

— До нашей следующей встречи, Себастьян Коуплэнд!

Оставайтесь любопытными. Будьте любознательными. И путешествуйте, если можете.