Первой киноролью народного артиста России стал образ барана в музыкальной сказке «Мама», после которой большинство режиссеров отнесло Герчакова к категории комиков. Несколько десятилетий ушло у Евгения на преодоление сложившегося стереотипа. Пришлось доказывать всему миру, что он разноплановый актер, которому под силу мастерски сыграть как в комедии, так и в драме.

В шкуре барана

Когда и почему вы решили посвятить себя служению театру и кино?
На этот шаг меня вдохновило фантастическое выступление Эдиты Пьехи. Несмотря на то что моя мама была актрисой, следовать по ее пятам я не собирался. В юношеские годы по настоянию отца (он был военным) активно занимался физкультурой. Мне легко давались игровые виды спорта, даже задумывался о карьере футболиста. Все поменялось в один день, когда я оказался на концерте Эдиты Пьехи, где ей аккомпанировал статный мужчина, как оказалось впоследствии — ее муж. Во время лирической песни он повернулся спиной к роялю и виртуозно сыграл проигрыш. Публика начала аплодировать в середине номера. Пьеха пела все так же великолепно, ни один мускул не дрогнул на ее лице. Но, уходя за кулисы, она отвесила внушительный пинок музыканту. Тогда я понял: вот она сила искусства — и решил поступать в театральный, чему была несказанно рада моя матушка.

Захотели стать похожим на Эдиту Пьеху или ее мужа?
Конечно, на нее. Ведь на сцене можно было применять приемы, которые я освоил на футбольном поле. Шучу… Но я сыграл три женских роли: певицы в сериале «Клубничка», старуху в фильме про Хармса и арфистку в «Ширли-мырли». Наверное, это отголоски истории с Эдитой Пьехой, сыгравшей важную роль в моей жизни.

Помните ли вы свою первую роль в кино?
Меня пригласили на роль барана в музыкальную сказку «Мама». В этом проекте мне посчастливилось работать с поистине выдающимися актерами: Людмилой Гурченко, которая играла маму-козу, и Михаилом Боярским в образе волка. Попадание в роль оказалось 100% — меня полюбил зритель. Обратной стороной медали стал тот факт, что режиссеры долгое время видели во мне лишь комедийного актера, в то время как душа тяготела к характерным ролям. Более 10 лет ушло на то, чтобы доказать окружающим: мне под силу играть в драмах и трагедиях. Сломать амплуа очень сложно, в советское время сделать это было особенно непросто. Я много работал над собой, оттачивая актерское мастерство.

Эра «гениальных безумцев»

Как из амплуа комика вы переквалифицировались в «гениальных безумцев»?
Не так сложно. Надо быть в душе безумцем, чтобы стать актером, жить в России и воспитывать троих детей, но я такой.

Каково было вновь оказаться в шкуре животного — в роли коня Холстомера?
Я играл это животное 10 лет в театре «У Никитских ворот». До меня этот образ примерял советский актер Евгений Лебедев. Когда я смотрел спектакль с его участием, то понял: что-то не то. Лебедев играл коня буквально — бил копытами, ржал…
Придя домой, я взял рассказ Толстого и прочитал следующее: «Холстомер — это очеловеченное животное». Когда заглядываешь в глаза коню, то «создается полное ощущение того, что на тебя смотрит человек»! Тогда я понял, что надо играть не животное, а себя в предполагаемых обстоятельствах. В итоге получился совершенно другой персонаж. Постепенно спектакль превратился в трагикомедию. И он имел успех! Я получал огромный выброс адреналина от этой роли. Пришлось рассказывать публике, что представляют собой люди, смотря на них как бы глазами коня.

Там, в Дали, за рекой

Вам довелось сыграть одну из самых загадочных фигур прошлого века — Сальвадора Дали. Удалось ли понять его тайну?
Несмотря на то что про художника написано немало книг, о его сущности известно единицам, ведь Дали был притворщиком, всю жизнь играл! Он просто боготворил себя. В этом и кроются причины его шокирующего поведения.

В 1990-е вы уезжали работать актером в Европу. Не безумие ли это?
Да, действительно, в начале 1990-х мне предложили хороший контракт в одном театре в Швейцарии. Там я играл роль измученной души Фрейда. Самого психотерапевта на сцене изображал французский актер. По задумке режиссера находящаяся рядом душа должна была петь. Я не знал языка, но играл на французском. Было очень тяжело. Учил роль наизусть. Это просто ужас, когда ты знаешь только свой текст и ничего более. Но в меня поверили, я оправдал доверие. Спектакль имел большой успех у швейцарской публики.
Затем участвовал в постановке «Холстомера» в Эдинбурге на английском языке. Этот спектакль основан на монологах, поэтому, чтобы облегчить немного нам жизнь, он был сокращен с трех часов до двух.
Меня звали играть и в Израиль, и в Америку, но я отказался. Слишком печальным был опыт Савелия Крамарова, всеми забытого на чужбине. Внимание публики — это своего рода допинг для актеров.

В чем основное отличие отечественной и зарубежной актерских школ?
Когда иностранцу предлагают роль, то он первым делом обсуждает размер гонорара. Русские же обычно спрашивают, есть ли в постановке что сыграть, где развернуться, продемонстрировать актерское мастерство. Возможно, это глупо, но факт остается фактом. Изменится ли это? Я не уверен — слишком разные ментальности.

Поделитесь секретом успеха.
Всегда нужно оставаться самим собой. Самое важное для артиста — избавиться от закомплексованности, тогда тебе ничего не страшно, а интересно пробовать что-то новое. Скажу вам, сделать это не так просто. Пока актер не пройдет через череду неудач и разочарований, он никогда не поймет, что это за профессия, и не познает своего в ней предназначения.

Ничего нет хуже старого комика

Вы любите экспериментировать на сцене?
Думаю, что диапазон ролей, которые я сыграл, ответит на этот вопрос красноречивее, чем я. В театре Дали и Фрейда никто не играл, кроме меня, и, возможно, не будет. Это очень сложные, глубокие персонажи, переживания и мысли которых не так-то просто донести до зрителя.

В каком жанре вы смогли раскрыться в полной мере как актер?
В трагикомедии. Я нашел себя в этом жанре, докопался до собственного нутра. Если посмотреть мой репертуарный список, за последние 20 лет я сыграл героев, которые пережили высший накал страстей и пришли к горькому осознанию своей беспомощности. Например, согласно древнегреческому мифу, царь Эдип, вступивший, сам того не ведая, в сексуальные отношения с матерью, выколол себе глаза после того, как осознал это. Только представьте, что у него творилось в это время в душе! Или коня Холстомера, которого кастрировали, в мюзикле «Губы» Бруно Кречмана застрелила любовница, а в «Viva, парфюм!» парфюмера разорвали на части. Все эти персонажи рано или поздно заканчивают таким трагическим образом.
Я не хочу, чтобы зрители покидали театр в унылом состоянии, связанном со смертью главного героя. Поэтому, следуя совету «ищи в трагедии юмор, а в комическом — драму», при прощании я рассказываю зрителям притчу или анекдот. Ведь от трагедий можно и самому впасть в депрессию или сойти с ума. Здесь главное знать меру, ведь на свете нет ничего хуже старого комика, с которого уже сыпется песок, а ему надо смешить публику.

Юмор — это наикратчайший путь к отключению мозга

В «Театре Луны», где вы сейчас работаете, ставятся довольно смелые постановки. Готов ли к ним современный зритель?
Публика в театре собирается разношерстная. В зале обычно около 500 человек. Один пришел — его бросила жена, второй, наоборот, ушел к любовнице, третьего выгнали с работы, а у него ипотека и платить нечем. И ты должен сделать что-то такое, чтобы они на несколько часов забыли об этом и стали участниками зрелища. Юмор — это наикратчайший путь к отключению мозга. Кроме того, нужно открыть свое сердце зрителю, да умудриться это сделать так, чтобы люди не плюнули туда. Это тяжело. К зрителям надо относиться как к самым близким друзьям. Их нужно любить, а иначе играть невозможно. Если в конце спектакля раздается гром аплодисментов, то все сделано правильно, ты донес до зрителя кусочек искусства. У любого настоящего театра есть свои поклонники. Я люблю свою публику и никогда от нее не откажусь.

Опубликовано, ESTET 15