Поводом для встречи с Владимиром Познером стала только что выпущенная издательством «АСТ» книга известного телеведущего «Прощание с иллюзиями». Беседа в уютном ресторане «Жеральдин», которым владеют братья Познеры, не ограничилась обсуждением книги. Владимир Жеральд Дмитрий Познер — именно под таким именем (в честь своего отца Владимира, матери Жеральдины и крестного отца Дмитрия Волкова) в 1934 году был крещен в католической вере будущий телеведущий.
Непростое совпадение
Один модный писатель недавно признался, что как только он заканчивает писать книгу, она становится товаром. Ваша книга не из этого ряда. Вы ощущаете себя писателем?
— Я написал несколько книг, но я не писатель, а журналист. Свою последнюю книгу «Прощание с иллюзиями» я рассматриваю как подведение некоторых итогов, в какой-то степени это исповедь. Мои книги – это не товар, не товар. В ХХ веке появились писатели, использующие труд литературных рабов. Они благодаря этому издают бог знает сколько книг. К таким литераторам я отношусь, скажем так, сдержанно.
Можно ли сказать, что вы сейчас живете и работаете в свое удовольствие?
— Да.
Согласитесь ли вы с моим утверждением, что сегодня Познер — это бренд?
— Пожалуй, да.
На обложке книги мы видим ваше фото. Предположим, там его не было бы. Что бы вы хотели, чтобы на ней было изображено?
– Я был бы вполне доволен, если на обложке написали бы только название книги и фамилию автора. И все. Я понимаю, издатели размещают узнаваемое лицо, считая, что книга будет лучше продаваться. Кстати сказать, в американском издании обложка имеет такой же вид. Там мой портрет.
«В день моего рождения, в воскресенье первого апреля 1934 года, — пишете вы, — совпали все три Пасхи: католическая, православная и еврейская. Знак?» Знак чего?
– Стечения множества обстоятельств. Я и американец, и француз, и в какой-то степени русский. Вот это я и имел в виду…
Вы писали эту книгу в конце восьмидесятых, когда «еще горела надежда перестройки». Иллюзии, с которыми вы расставались, относятся к этому периоду?
– Нет, эти иллюзии родились гораздо раньше, они возникли под воздействием многих обстоятельств, переживаний моих родителей. Когда я писал книгу, то было прощание с теми иллюзиями. Уже сейчас, в российском издании, в ней отражено еще и прощание с более поздними иллюзиями, которые относятся к Америке. Я писал эту книгу, уже живя в Союзе. Из Америки я уехал в 15 лет, и у меня были тогда совсем другие представления об этой стране.
«В России мои противники из «патриотического» крыла обзывают меня «американцем», подразумевая тем самым, что я ненавижу Россию и желаю ей гибели; мои противники из «либерального» крыла (а их, поверьте, ничуть не меньше) не могут обозвать меня «американцем», поскольку это было бы высшей похвалой. Поэтому они используют такие обидные словечки, как «приспособленец», «и нашим, и вашим» и тому подобные».
Моя фамилия Познер
Ваш отец рос в типичной русской интеллигентской среде. «Познеры, как и большинство русских интеллектуалов, — пишете вы, — горячо аплодировали Февральской революции 1917 года».
— Русской интеллигенции в феврале 1917 года казалось, что с отречением царя от престола и появлением республики наступают новые времена. Это как раз то, о чем русская интеллигенция тогда мечтала. Так же было, когда появился Горбачев с его перестройкой. Интеллигенция — это сугубо русское явление, некая прослойка людей, я бы сказал, либерально, демократически, прогрессивно или же коммунистически настроенных, которые приветствуют все то, что соответствует их убеждениям.
В книге есть следующий пассаж, мимо которого вряд ли пройдут ваши недоброжелатели: «Еврейство — это нечто генетическое, определенное состояние мозгов, несменяемое и несмываемое, как, например, черный цвет кожи у негров». Что вы имели в виду?
— Вот, например: моя фамилия Познер, это фамилия еврея из польского города Познань. Если меня спросить, а чувствую ли я себя евреем, скажу: «Нет». Я себя ощущаю французом и могу объяснить, что это значит. И человек, который чувствует себя евреем, тоже может это объяснить. Это какое-то внутреннее состояние. Я не знаю, как это назвать: души — не души. Мозга! А насчет души у меня вообще сомнения есть. И опять-таки это не что-то позитивное или негативное, это просто вот такое состояние. Я повторяюсь, что еврейство существует на генетическом уровне и является внутренним состоянием.
Знаете ли вы, кто смотрит ваши передачи, можете ли создать портрет вашего зрителя?
— Я бы хотел сказать, что знаю, но выясняется, что не знаю. Потому что я думал, что меня смотрит в основном образованная публика, скорее либерального толка и определенного возраста. Но я каждый раз убеждаюсь, что меня смотрят разные люди. Я, например, время от времени покупаю продукты на рынке. Оказывается, торговцы тоже в курсе моих передач, они узнают меня по голосу, по виду, хотя я совершенно не ожидаю, что они являются моими клиентами, как говорится. Так что у меня нет четкого представления о том, кто меня смотрит.
Кто первый читатель ваших книг?
— Моя дочь.
Вы прислушиваетесь к ее мнению?
— Да. Как правило, да.
Согласны ли вы с высказыванием, что бессмертным человека делают только его дети и написанные им книги?
— Дети всегда его делают бессмертным, это само собой. И книги могут, но не только они. Я считаю, что и картины могут, и музыка может, в целом произведения искусства продлевают память о человеке.
«Знавал я в жизни радость…»
Одна из глав вашей книги начинается со слов «Знавал я в жизни радость…». Какие радости вашей жизни вы бы отметили?
— Их очень много. Рождение ребенка, получение телевизионных призов, выход книги, например, любовь…
Когда вы с большой теплотой говорите о дорогих вам людях — Валентине Чемберджи, первой жене, Николае Дроздове, телеведущем, — то в их характеристике присутствует термин «щепетильная порядочность». Можно ли сказать, что именно это качество вы цените в людях выше всего?
— Да, это очень важно, это правда.
Интеллектуальная элита непримирима во взглядах о судьбе России. Одни говорят, что у нее особый путь, другие настаивают на мнении, что Россия должна опираться на европейские ценности. Что из этого вам ближе?
— У каждой страны есть свой путь, и он связан с ее историей, культурой, народом и так далее. Это также относится и к России. Другое дело, когда об этом говорят явные националисты или представители церкви — они вкладывают в это другое понимание, а именно исключительность России, особенность ее статуса, что она не такая, как все, она совершенно сама по себе и поэтому мировой опыт — не для нее. Я абсолютно с этим не согласен. Я считаю, что такое мнение не только вредно, но и опасно, опасно для самой России. На самом деле она имеет свой путь, и этот путь скорее совпадает со странами Западной Европы, чем с какой-нибудь другой страной.
«Меня всегда поражала способность российских властей принимать решения, наносящие урон образу России и русских в мире».
Игоря Сикорского как-то спросили: «Вы много летали, а бога видели?» «Нет, не видел, но ощущал его присутствие повсюду», — ответил тот. Верите ли вы в бога или довольствуетесь ощущением, что где-то он может быть?
— Я не верю в Бога и «не чувствую его повсюду». Я атеист и к религиозным убеждениям отношусь вполне терпимо, хотя считаю, что у религии есть один гигантский недостаток — она требует веры. Именно веры! И не допускает сомнений, не разрешает задавать вопрос «Почему?», хотя это главный вопрос, из-за которого человечество и развивается. Недаром же дети постоянно задают этот вопрос: «Почему? Почему? Почему?». Это главное наше слово. Религия же говорит, что нельзя спрашивать «Почему?». Или отвечает: «Потому!». Я не приемлю такого ответа.
Вопреки расхожему мнению, Михаил Жванецкий как-то сказал, что в России дураков мало, большинство людей «только придуриваются». Обстоятельства не вынуждали вас этим заниматься?
— Такое редко, но было. Вот, например, когда меня впервые оформляли за рубеж, то на комиссии один отставной военный спросил, как же я могу работать в главной редакции радиовещания, в программе «Голос Москвы», одновременно и на США, и на Англию? Неужели я знаю оба языка? Я сказал, что это очень хороший вопрос и что эти языки очень похожи друг на друга. Можно сказать, что и я «придуривался». Такие вещи бывают.
Вы азартный человек?
– Да, азартный.
Какие интеллектуальные игры предпочитаете?
– Играю в скрэббл, который люблю, в карты, только не на деньги. В шахматы играю довольно слабо, но получаю от них удовольствие.
Кого вы считаете эстетом и почему?
— Самый яркий эстет — это, безусловно, Оскар Уайльд. Он для меня, пожалуй, образец эстета. Нельзя родиться эстетом, но и научиться этому тоже невозможно, эстетство постепенно развивается в человеке. Я думаю, это сочетание множества вещей внешних, в смысле одежды, и, конечно же, внутренних свойств — вкуса, ума.
